Большая Медведица

Я стоял на балконе и курил. Впервые за несколько месяцев я снова вытащил сигарету и, уединившись в тени матушки-Земли, молчал со своим одиночеством, ставшим моим альтер-эго. Его уже не выгнать поганой метлой, не спровадить уговорами, не выманить из себя – оно безраздельно заполнило и заменило все. Дым уплывал вверх, увлекая ставший безразличным взгляд в небо. В небе, таком же, как и три десятка лет назад, близоруко перемигивались звезды Большой Медведицы. Вспомнилось детство. Тогда я так же любил ночь, ее тишину и мягкий уют темноты. Медведица была видна лучше, мне никого и ни к кому не хотелось. Казалось, так и должно быть. Шло время. Потом оно вдруг заторопилось, задергалось, Медведица тоже стала часто пропадать – наверное, по каким-то своим медвежьим делам. Восемь лет мы не виделись. Сегодня наши взгляды пересеклись. Поначалу мне хотелось спросить ее, не видно ли ей оттуда того, что я так и не научился видеть до сих пор, но понял, что ей нечего мне ответить. Да и не понимаю я по-медвежьи.
– Ну что, пошли? – услышал я чей-то знакомый голос. Голос, очень похожий на мой.
Рядом, облокотившись на перила балкона, стояло Одиночество и едва заметно дрожало от холода.
– Пошли, холодно же… – продолжило оно.
– С тобой всегда холодно, – ответил я.
Одиночество выпрямилось:
– Зато я всегда рядом.

Wireless

Вся Об-ная окутана темнотой. Темнота лезет из переулков, темнота растекается по перекресткам, на которых последними памятниками напрасной надежде на свет остались ослепшие светофоры. На фоне темно-фиолетового неба угрожающими громадами высятся здания без единого огонька. Идеально ровная снежная целина, по краям дороги переходящая в высокие сугробы. Растворяющиеся в темноте трамвайные провода. И тишина, плотно закупоривающая уши ватой, отчего слышно лишь собственное сердцебиение и гудение крови в висках. Темнота обладает удивительным свойством: не будучи ущемленной в своих правах электрическим светом, она, в общем-то, и не претендует на многое. Глядя на эту идиллическую картину зимней ночи, далеко не сразу понимаешь, что здесь так быть не должно. Не должно хотя бы потому, что здесь – центр немаленького города, где пересекаются две центральные улицы, две его аорты…

Без названия

Домой мне пришлось возвращаться далеко за полночь, если не сказать, что ближе к утру. Еще сидя в автобусе, я стал прикидывать, где лучше сойти и как добираться до дому, чтобы вероятность встретить по дороге кого бы то ни было свести к нулю. Я не то чтобы совсем необщительный, просто сегодня получил оплату за заказы сразу за два последних месяца.

Громыхнув дверями, автобус неторопливо отчалил от остановки, обдав меня облаком сизого выхлопа и на время заглушив все вокруг тарахтением старого двигателя. Поправив сумку, сползшую с плеча, я заторопился домой. Путь мой большей своей частью проходил вдоль двухэтажных домов, выстроившихся вдоль дороги. Почти полная луна светила сквозь ветки безлистых деревьев, и совсем недавно выпавший снег поблескивал в ее свете на приткнувшихся у края тротуара кустиках – идиллическая картина ноябрьской ночи. Поглядывая по сторонам и прислушиваясь, не идет ли кто, я свернул к круглосуточному ларьку и постучал в окошко.

Выходные

…Откинувшись в кресле и закрыв глаза, я пытался обмануть себя, представляя вместо шума с улицы шелест морских волн. Трансформация звуков шла более-менее успешно до тех пор, пока мимо окна не проезжал автобус – своим дребезжанием, лязганьем и иногда подвыванием он возвращал меня из мира фантазий на грешную землю, вернее, в кресло. До конца рабочего дня (а заодно – и недели) оставалось еще больше двух часов, а вот занять себя, чтобы скоротать их, мне было решительно нечем. Приоткрыв один глаз, я стал следить за монитором в надежде, что хоть кто-то чего-нибудь напишет. Глаз я приоткрыл вовремя, поскольку дверная ручка стала поворачиваться, и в комнату вошла Катя – секретарша шефа.